Я дождусь Тебя

Я храню Твой амулет, ожидая встречи.
Где теперь, в каких краях службу Ты несёшь?
А у нас который день неспокойный вечер:
По стеклу и по спине пробегает дрожь.

Выполняю Твой приказ: не сижу без дела.
Да и как в такие дни можно усидеть?
Чтоб винтовка по врагу панихиду пела,
Будет тыл своим трудом о Победе петь.

Я дождусь Тебя. Когда стихнет непогода,
Будем слушать ворожбу звёздной тишины.
А пока Ты бережёшь мирный сон народа,
Мой любимый человек, Сын своей страны!


У печи

Метель играла прядью января,
Снежок смежал еловые ресницы,
А я считала искры-озорницы
И слушала, как в печке говорят
Какие-то таинственные духи.
Вот ветер разыграется сильней –
И, кажется, доносятся до слуха
В гуденье голоса богатырей.

Порой от страха слышится другое:
Метель сама, прильнувшая к стеклу,
Беснуется, протяжно, долго воя,
Досадуя на пламя и золу.
А мать меня обнимет, успокоит:
«Метелица (ты слышишь?) за окном.
А нас она, сердитая, не тронет.
Вот мы огонь пожарче разведём!»

И я в объятьях матери грозила
Метелице, прижавшейся к стеклу,
Пока огонь своей горячей силой
Давал отпор и холоду, и злу...
Так хочется вернуться к этой печке,
Послушать спор седых богатырей
И с кошкою, свернувшейся колечком,
Уснуть под сказку деда и огней.


Зайцево

Бродят тени по расстрелянному Зайцево
Вдоль обглоданных снарядами домов,
За которые корнями, словно пальцами,
Ухватились цепко стебли сорняков.

И никто над ними больше не склоняется,
Штык лопаты ржаво морщится в саду...
Только ветер по-хозяйски сокрушается,
Не умея рвать полынь и лебеду.

Тощий пёс сидит порою у обочины,
Охраняя чью-то брошенную трость,
А над ним блестит далёкая и сочная,
Звёздной пылью припорошенная кость.

Дуэль

Ты прости, не писал, всё бегаю,
Утонул в мирской суете.
Помнишь пруд, и сон под телегою…
А теперь времена не те.

Помнишь баньку нашу простецкую,
Где пропахла Русью душа…
Мы влюбились в Ленку соседскую
И смотрели вслед, не дыша.

Вместе с мамой «Нiч яка мiсячна»
Распевали за общим столом.
А теперь раз, наверное, тысячный
Ворон даст отмашку крылом.

Наконец-то мы, братка, встретились,
И я рад – ты здоров и цел.
Но по полю мечется ненависть,
Мёртво скалится мне в прицел.

И землица одна обнимает нас,
На двоих один воздух пьём,
Свет в лампадке маминой не погас,
Только вместе уже не споём.

Слишком разное исповедуем –
А ведь был отцовский наказ.
Мы зубами скрипим-беседуем
В перекрестиях с глазу на глаз.

Видишь деда лик меж иконами,
Мироточат его ордена.
Ты идёшь под чужими знамёнами,
Что вручил тебе Сатана.

Запустил в нашу хату русскую
Ненавистников грязный сапог.
И теперь беснуются мускулы –
Кто быстрее спустит курок.


Мой город

Сад четвертован осколками,
Вместо сквера – пустырь.
Город в степи шёлковой –
Поверженный богатырь.

Чёрных траншей морщины
Старят тебя на века.
Осколками зданий руины
Щерятся в облака.

Сердце, тисками сжатое,
Мой замедляет шаг.
Смотрю в глаза виноватые
Осиротевших собак.

Вижу, как радостно-метко
Била в детство арта.
Мумий запахи едкие
Из подвального рта.

Белых акаций за́мяти
Мёдом пыльцы кипят,
Несут по улицам памяти
Юности аромат.


Путь

Встал на крыло – лети,
Если твоя звезда.
Но не забудь в пути
Запах родного гнезда.

Истины нет на дне,
Белым оставь лист.
Может она и вине,
Если кувшин чист.

Жажду свою утоли
Словом, что дал Христос,
Чтобы в любой дали
Твой виноград рос.

Святость молитвы пей –
Бог открывает суть,
Маковками церквей
Нам освещает путь.


Попутная песня, или реквием понауехавшим

Своей страны чужие дети –
Живут в деревне плохиши.
И дом ваш хуже всех на свете,
Отец и мать нехороши.

Слегка общипанной Вороне
Павлиний снится лапсердак.
Облезлый Кот подумал ноне
Что он у стаи львов вожак.

Исток забывшие иваны
В ладонь кормящую плюют,
Бегут, теряя чемоданы,
В чужой избе искать приют.

Из дома вычищаем плесень,
Кто был чужим в домах своих –
Живут теперь без наших песен,
Чужие даже для чужих.

Сбежало племя тараканье –
Как чисто в горнице моей!
С восторгом пью очарованье
Шального ветра из полей,

Сады медовой липой пахнут,
И вашей смуте вопреки –
Кипит сирень, и не иссякнут
Руси святые родники.

Когда груши были большими

Малышу на ладонь положи изумрудную грушу,
Детский взгляд улови, а потом улыбнись и скажи:
- Я тебя удивлю, ты внимательно только послушай:
Жизнь длинна и сложна, но не бойся, а грушу держи.

Если слезы в глазах у ребенка увидишь, - будь ласков.
Ты не знаешь судьбы и не ведаешь сложности дней,
Оглянись, улови взгляд ребенка, глядящий с опаской,
Если жутко смотреть – будь сильнее, а значит, родней.

А ребенок возьмет в две ладони красивую грушу,
Прикоснется щекой и… вернет. Мол, я сыт без неё.
Будь мудрее вдвойне, улыбнись, доброты не нарушив,
И наполни сосуд теплой пищей до самых краёв.

Если скажут тебе, что и груши гнилыми бывают,
Ты на плод погляди – выше будь этих странных мерил.
Всё оставь, дай ребенку ломоть своего каравая,
Остальное по крохам на всех, словно мать, раздели.


Октябрь

Зима, весна, лето, осень… Наши ожидания… Порой вся красота природы остается незамеченной. И не потому что мы ее не замечаем. Мы не успеваем.

Заоктябрило снова на дворе,
И застучали по карнизам капли
Морзянкой, словно точками-тире,
Вдруг раззадорились, и вмиг озябли.

Бегут прохожие, раскрыв свои зонты,
Им на бегу не важно, что природа
Зашлась от октябрёвой красоты,
Она, порой, бывает сумасбродна.

На главпочтамте старый циферблат
Вдруг поперхнулся, и слетели стрелки.
В который раз обстрелянный квадрат
Остался целым в жаркой переделке.

И вдруг гроза. И небо озарил
Огромный всплеск звенящего потока.
А ведь когда-то были октябри
Потише. И целее были окна.


Рядовой

Я помню, как наши ребята в 2014 году уходили на войну. Они еще не знали, что это надолго. Порой, навсегда. У них тогда еще не было оружия, бронежилетов, берцев. Они об этом тогда не думали. Они уходили защищать маму, свой дом, свою улицу.

Отдай врагу последнюю рубаху,
Шмат хлеба, не жалея, раздели,
И под тебя настроенную плаху
Отдай ему, но не отдай земли.

Твоя земля полна и слёз, и боли,
Но нет в душе обиды на врага.
Она всегда - от царства до юдоли -
Добра, как мать, и как отец – строга.

И если вдруг кто посягнёт на знамя,
Тропа войны на битву позовет,
Встань на колено перед образами, -
Благословен, кто на войну идёт.

На шее медальон и мамин крестик,
В кармане колосок земли родной,
Ты не один – ты с Родиною вместе,
Земли донецкой главный рядовой.

Защитникам Донбасса

Взвод умирал в расстрелянных снегах,
Как раненый боец, земля дышала,
И тяжело гудели в проводах
Разрывы раскаленного металла.

Скрывала мгла растерянный рассвет,
А у холма, разрезав дым и копоть,
Осколок неба раною краснел
Над перебитой жилою окопа.

И солнце, посеченное свинцом,
Качалось, силясь в насыпь упереться,
Но согревало бережно бойцов
Родной земли недрогнувшее сердце.

И, встав в огне отчаянно и смело,
Взвод сквозь метавшийся над полем дым
Шагнул навстречу оробевшей смерти.
И мерзлый снег растаял перед ним.



* * *

Опять сегодня небо всем прохожим
Взглянуло доверительно в глаза.
И показалось — что-то Бог сказал…
А нелегко осилить слово Божье.

Послышались стихи. А в них тревога,
Печаль и радость, осень и весна.
Что на земле, что наверху у Бога
Поэзия, наверное, одна.

Мне вспомнились шаги через запреты,
В стихи перераставшие грехи.
Стихи всегда значительней поэта,
Когда они действительно стихи.

Я думал о тебе. О днях беспечных,
Возвышенных судьбою и тобой.
Любовь всегда сильней сомнений вечных,
Когда она действительно любовь.

Еще не раз встречаться, расставаться,
Быть злым и добрым, трезвым и хмельным,
Но все-таки дано объединяться
Стихам небесным и стихам земным.

И где бы ни был, не скитался где бы,
О чем я не мечтал бы,
позарез
Мне нужен взгляд распахнутого неба,
Как во Христа поверившему — крест.


* * *

Были море, причалы и скалы,
То хлестали ветра, то ласкали,
Были волны, и не волновала
Молва.
А ночами ворчали печали,
Но печалей мы не замечали,
Величавые нас обручали
Слова.

Лето в Лету готовилось кануть,
Многоводна она постоянно.
И промолвил сосед, у фонтанов
Бродя:
«Вы такие наивно простые,
Вы свое, дай-то Бог, отгрустили,
Вы давно бы друг друга простили,
Друзья».

Ты глядела в глаза нефальшиво,
Ты была горделиво красивой
И счастливой среди прихотливых
Красот.
И к тебе, вопреки всем запретам,
Полевая тропинка из лета,
Не великого пусть, но поэта,
Ведет.

И на стыке отчаянных криков,
Там, где нету толпы многоликой,
Где твои, что под цвет ежевики,
Глаза,
На просторе, где поле, где воля
И где нет ни печали, ни боли,
Предстоит заплутавшие доли
Связать.

ВРЕМЯ ПАДАЛЬЩИКОВ

Время
Никогда шутить не устаёт
С теми,
Кто ему идёт в противоход,
С теми,
Кто решил в эти дни,
В теме
Только они одни.

Помнишь
Их такой простой минимализм:
Строишь
Ты для них одних капитализм?
Тронешь
В этой стройке кирпич,
«Гонишь!» –
Раздавался их клич.

Лаем,
Уходя, приветствовали нас,
Знаем,
Что водоразделом стал Донбасс.
Узкий
И зашоренный взгляд:
Русский
Им всегда виноват.

Брали,
Не стесняясь, всё и без труда,
Жрали
По часам они наши года!
Племя,
Кому всё – до звезды.
Время
Не выносит хлюзды.

Бремя
Праведной работы тяжело.
Время
Падальщиков времени ушло.
Время –
Неразменный пятак.
Время
Им сказало «Тик-так!»


ДЕДОВЫ РАНЫ

Над банею дымки слегка курятся.
Дед полотенца бросил на плеча.
— Айда… за дядей Ванею… пугаться! —
Бегут мальчишки, через шаг крича.

Открыта дверь в предбанник нараспашку,
И смотрят в полусумрак пацаны,
Где сын отцу прилипшую рубашку
Стянул как будто кожу со спины.

И ахнул гром подобно канонаде,
И полыхнула вспышками гроза,
И пару кадров битвы в Сталинграде
Увидели мальчишечьи глаза.

Вот здесь шрапнель сквозь руку просвистела,
А это — поработал миномёт:
Войной обезображенное тело
Во всей красе ужасной предстаёт…

Они бегут домой без передышки,
Взлетают над перилами крыльца…
Они — послевоенные мальчишки,
Горячие и храбрые сердца!

Их не отцы учили всем наукам,
Но всё-таки, но всё-таки, друзья,
Им было, что сказать сынам и внукам
О том, о чём не говорить нельзя.

О страшных ранах, о борьбе жестокой,
И кто по ком ещё не отрыдал…
Мой личный ужас той войны далёкой:
Я — старший внук, а деда не видал.


РОДИНА

***

Я с мамой однажды завёл разговор:
«Откуда, скажи, на ладонях узор?
Морщинки зачем, ведь не дедушка я?»
Вздохнув, улыбнулась мне мама моя:
«Рисунок ладонный у каждого свой,
С рожденья впечатан самою судьбой.
Недаром гадалки за руку берут,
Глядят, да частенько, гадаючи – врут!
Но здесь твоя жизнь – до последнего дня…»
Я ахнул: «А что же тогда у меня?!»
«Ты видишь, как реки пустились в бега:
Вот это – в Байкал потекла Селенга,
Вот – Шилка с Аргунью рождают Амур,
Струится Иля, а вот здесь – Газимур…»
…И было мне восемь без малого лет,
Когда вдруг постранствовать выпал билет,
Багульник шепнул: «Без меня не тоскуй…»,
И с горечью в спину вздохнул Акатуй.
Я пальчики сжал у судьбы на краю,
И Родину спрятал в ладошку свою…


***

Со мной на вокзале, в вагоне, в пути
Пытались порой разговор завести:
«Что прячешь в руке? Там, поди, пятачок?
Ракушка? Комар? Рыболовный крючок?
Постой, угадаю: засохший цветок!»
Никто никогда догадаться не мог!
И, правда, возможно ль поверить вот так,
Что всё Забайкалье я спрятал в кулак:
Здесь Сретенск и Нерчинск, Могоча, Чита –
Знакомые сердцу родные места.
И где бы я ни был, зимой иль весной,
А Родина вот она – вместе со мной!


***

Три дюжины стран я объездил с тех пор,
С арабом и турком сплетал разговор,
И финские ветры дышали в висок,
А мне вспоминался родной хиюсок!
…И было однажды, во время зимы,
Вдруг вышли навстречу мне трое из тьмы,
И нож заблестел, и сказали они:
«Ты, шапку снимай! И деньжонки гони!»…
Но тот молибден, что отец добывал,
Кулак превратил на мгновенье в металл,
И я, размахнувшись, ударил с плеча:
Спасай, Шахтама! Подмогни, Кудеча!
И в ночь уходили наследники тьмы,
И стало теплее в разгаре зимы…
И что же с того, что я брёл налегке?
Я Родину прятал в своём кулаке!
29 мая 2013


НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ

Третий месяц молчит бумага.
И ответа не знаю сам…
Для чего мне моя отвага,
Обращённая к небесам?

Для чего эти мели и рифы,
Остановки, скачки, полёт, –
Если даже простые рифмы
Через строчку, как скользкий лёд?

Для чего, как лихой старатель,
Рыл я горы, не видя дня,
Если мой золотой читатель
Никогда не найдёт меня?

Может, это совсем не муки,
Только странный дар за грехи, –
Но ночами я слышу стуки
Вмуровавших себя в стихи.

Безответственно. Без остатка.
В темноте рукописных книг
Каменеющих строчек кладка
Не задышит даже на миг.

Это те, про кого забыли,
Кто исчез навсегда, о ком
Никогда не расскажут были
Пламенеющим языком!

И не надо искать ответа,
Роясь в памяти впопыхах, -
Лишь задуматься: как же это, –
Умирать на своих стихах?

СЛУЖУ ОТЕЧЕСТВУ

Ни герцогов крови, ни пэров,
Ни принцев, сошедших с коня, –
В семье моей пять офицеров,
Считая, конечно, меня.

И если в Крыму или Бресте
Объявится снова вражьё,
Мы встанем за Родину вместе,
Как предки вставали в ружьё.

Собой дорожащих до дрожи
Не стану ни в чём обвинять.
Что Родины нету дороже –
Таким никогда не понять.

Любителям западных грантов
Туда и пора на постой.
В семье моей пять лейтенантов,
А будет ещё и шестой!

По долгу и воинской чести,
Коль колокол грянет в набат,
Мы встанем за Родину вместе.
Мы вместе – уже медсанбат.


ДЕВУШКА В БЕЛОМ БЕРЕТИКЕ

Памяти разведчицы Евдокии Григорьевны Федорченко –
сестры моей бабушки Марии Григорьевны

К страшной судьбы арифметике
Весь её вид не готов –
Девушки в белом беретике
В стиле тридцатых годов,

С бровками ниточкой узенькой,
Взглядом, где столько тепла…
То-то прабабушка Дусенькой
Младшую дочку звала:

Миленькой, маленькой, родненькой –
Младших ведь любят сильней!
А на щеке её родинка
Там, где у дочки моей.

Нету ни тени косметики,
Волосы не завиты.
Девушки в белом беретике
Кровного сходства черты

Не исказит увяданием
Грифеля лет остриё.
С воинской славы отданием
Похоронили её

Под канонады звучание
В самом начале весны
За год лишь до окончания
Той бесконечной войны

То ль под коническим тополем,
То ль на морском берегу,
Где-то там под Симферополем –
Точно сказать не могу:

Нет в похоронке конкретики,
Места не вызнала мать.
Девушке в белом беретике
Было всего двадцать пять!

Всё, что нам фразами жгучими
Скупо о ней донесли:
«Так же, как Зою, замучили.
Так же, как Жанну, сожгли».


* * *

На бахмутовском направлении
Идёт обстрелов обновление,
И в направлении Каховки
Палят не только из винтовки.
Хоть это далеко от дома,
Но сердцу будто всё знакомо,
Ведь здесь, в селе Рудовка где-то,
Жила семья (по маме) деда.
Да и названий круг известен
С двух отгремевших войн, из песен.
В окопах на Лимане Красном
Свой фронтовой дневник о разном
Ведёт боец Заславский Ваня.
Пусть облетит его, не раня,
Воюющего здесь с июля,
Любой снаряд, любая пуля,
Пусть май цветёт в его записках,
С весны не видевшего близких,
Там, за долами и холмами,
Пусть он живой вернётся к маме!
Дай Бог везения излишек
В бою любому из мальчишек
С худфака или там из педа,
Чьё дело главное – Победа.


АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ

Историки в своём кураже
Порой такие пишут вещи!
Скажи, легко ли было, княже,
На Чудском взять тевтонцев в клещи?

И, пропустив свиное рыло,
Как вора добровольно в сени,
Легко ль ударить с флангов было
По крестоносцам на Узмени?

Апрельский лёд под ними всхлипнет.
Гулять по льду весной негоже.
«Кто к нам с мечом придёт – погибнет, –
Не зря сказал ты, – от него же».

Коль князем вас провозгласили,
Казалось бы, себе и правьте,
Но ты сказал, что Бог не в силе
Земных властителей, а в правде.

Ты не был римским папам ленник,
Не затевал с Батыем брани.
Поскольку вера выше денег,
Её сохранность стоит дани.

За веру правую бороться
Всю жизнь спешивший что есть мочи,
Ты для острастки новгородцам
Выкалывал стальные очи.

Их жёны плакали в подушку,
Бессонно лёжа ночью рядом…
Ты развернул Руси избушку
Лицом к Востоку, к лесу – задом.

А времена не стали глаже.
Жизнь мирную – ищи-свищи ту!
Родной земле, великий княже,
Даруй Небесную защиту!

Не зря твоё изображенье
Бойцам чеканят на награде.
Не проиграл ты ни сраженья,
Не уступил врагу ни пяди.

***

Помнишь, матушка говорила –
в небе Боженька верховодит.
Но бесовская эскадрилья
в эту осень на небосводе
вышивает крестами саван,
и роняет на землю иглы,
и людей уподобив травам,
косит смерть - где кого настигла.
Не примерив солдатской робы,
вот и ты, паренёк, затравлен:
степь сокрыла тебя в утробе
мягким байковым разнотравьем.
Лёг туман, как сургуч на письма,
да и ветер почил без вести.
Ни слезой материнской, чистой
не омыт, ни мольбой невесты,
только пёс, уцелевший чей-то
над тобою завоет в поле,
испугавшись багровой змейки,
что ползёт по височной доле.


Блокадное

- Алло... Знаю, ты не покидал нашу Родину...
Смотри!
В небе жрецы одноглазого Одина,
твердят «око за око» ˗ и оземь летит фугас,
как подачка от Смерти, –
монетой в чугунный таз.

Помехи на линии. Жду. Мы ведь не гордые...
Молчишь? Разноголосье голодного города
к тебе снова взывает:
«Приди в наш блокадный ад!»,
где сирены изводят бесстыжестью серенад,

и бьют, точно прицелив по темени, сполохи,
а в рай волком не рвутся –
уносятся волоком,
где всех, наскоро, между собой заключив пари,
грызут ˗ стужа снаружи, безумие изнутри...

Сестра, «кофе»1 едва пригубив вместо ужина,
ушла тропкой незримой да к небу зауженной.
Уже горсткой земли на пути мы твоём лежим.
Молю... Господи, слышишь?
Успей же помочь живым...

Блокадный «кофе» - по рассказам очевидцев, люди в блокадном Ленинграде собирали землю на месте, где сгорели склады с запасами сахара. Данный материал потом процеживали, а мутную сладковатую воду кипятили и пили. Эту калорийную жидкость в шутку называли «кофе».


***

Я в своём заколоченном мире
из болотистой были во тьму
погружаюсь. Там шёпот ковылий
неразборчив, подобно псалму.

Там тропа не выводит к купели
и соломинка сломана. Мне
воздаётся, и вместо камелий
вдоль дороги лишь груды камней.

Ни мосты возводить, ни надежды
не хватает запала, а стыд
не избыть, словно сбросив одежды...
Знаю, там, у заветной черты

время ляжет не по́д ноги сажей –
Откровением на аналой,
и распнет не гвоздями, а каждой
не написанной мною строкой.


***

В краю безначальных степей
нет ни масти, ни касты.
Живая земля не пропитана
духом стервятным,
лежит в облачении дивном
из угольных пластов –
под этим подрясником черным
созиждется святость…

Здесь воздух вибрирует болью,
как сердце поэта,
но всё же крепки и не вырваны
с корнем от скорби
живущие наперекор
всем ветрам и наветам,
став к Господу ближе,
чем крестик нательный к аорте.

Земле, испытуемой градом,
озоном и зноем,
преданье не ново, что ненависть –
битому козырь.
Но знающий истину
невозмутим и спокоен:
земля порождает шипы,
чтобы вырастить розы.