***

Сегодня длинный ровный дождь —
Степям во благо.
Куда, прохожий, ты идёшь
С зонтом, как с флагом?
Ударит гром — листва дрожит,
У туч — одышка.
И даже снайпер не спешит
Работать с вышки.
Кот на окне спокойно спит.
Свежа природа.
Июль дождинками бомбит
Нас с небосвода.
Уж скоро радуга весь свет
В цвета раскрасит.
И кажется: войны здесь нет
И день — прекрасен!


***

Мне снился сон: зима, босые ноги,
расхристанный ветрами Петербург;
там вечный снег разлегся на дороге…
Дом, лестница, перила, небо… Вдруг —
я вниз смотрю. А там — дворы-колодцы;
и стук копыт, и Невский — за углом…
Который год — январь и нету солнца.
И столько наших в битве полегло
за золото сентябрьского разлива,
за звонкую весеннюю капель…
Я календарь листаю торопливо:
зима, зима, зима… забыт апрель —
расстрелян был в октябрьском переулке.
Я вниз смотрю. Я вижу сон: разбит
весь механизм часов. И только гулкий
на колокольне звон… Спас — на крови…
Легчайшим перышком на землю — время…
Морозный воздух чист и невесом…
Слова молитвы снегопад прогрели —
возможно, будет март… Мне снился сон.


***

Подворотня слепа, как выстрел, —
оседаю бескрыло в снег:
меня из мгновений выстриг
безжалостный стрелок бег.

Теряю воздух руками,
простуда в моей крови.
Уже расплескалось знамя
небес над лицом земли.

Уже недоступны крыши:
на лезвие забытья
я падаю медленной тишью,
над пеплом воды летя.

Но океаном звуков
взрежу угрюмость туч,
чтоб украшеньем луга
вызрел пшеничный луч,

чтобы забиться птицей
в глобуса пёстрой груди
(пусть не дано проститься
с теми, кто впереди),

чтоб превратить в осколки
серого быта объём,
где вечер на вечной полке
ютится с квадратным днём.

...Но падаю призрачной датой
на лезвие забытья,
и безымянность солдата
заключает в объятья меня.


***

Вы и сами не знаете правил,
по которым ставят мосты,
и каких безбоязненно палят
рукописей листы,
и чему равняется игрек,
даже если известен икс,
и заложен или отыгран
час у вечнозовущей Стикс,
и смеются или стенают
наших гулких шагов дома…
Я сама ничего не знаю.
Я сама — ничего.
Я — сама…

***

У меня потребность не в славе – в слове.
Подобрать сумею слова? Смогу ли?
Не забыть пытался и всё запомнить,
Как бомбили город родной в июле.
А за солнцем в небе следит подсолнух,
Не стирает времени ластик раны...
Даже страшно, сколько всего я помню,
Не свихнуться б только от этих знаний.
Не топлю в граненом стакане слово -
Мне нужна другая для слов огранка.
Этой ночью дома стреляли снова.
Сколько боли, сколько детей-подранков...
Мой Донбасс и сейчас под жестоким обстрелом...
Без него ничего я не представляю.
Каждой бомбой, летящей по мирным целям,
Каждым залпом по мне до сих пор стреляют.


***

Апрель мы в силах сделать в январе,
Ворвавшись и с любовью, и с цветами.
Такое может разыграться пламя...
Куда там, разгоревшейся заре!
Апрель мы в силах сделать в январе…

Апрель мы в силах сделать в январе,
Пусть за окном пурга пути заносит,
Пускай у нас с тобой скорее осень…
Мы поддадимся сказочной игре.
Апрель мы в силах сделать в январе!

Апрель мы в силах сделать в январе
В душе весна! Скажи, при чём здесь возраст?
Цветы пьянят и… снова небо в звёздах,
И красное число в календаре.
Апрель мы в силах сделать в январе…


САД

Деньки мои стремительно летят -
В окошко скоро постучится старость.
Года летят, а я сажаю сад,
Чтобы по мне хоть что-нибудь осталось.

Не знаю сам, дождусь ли я плодов,
Смогу ли насладиться урожаем,
Сад молодой, а я - не молодой,
Но всё равно я деревца сажаю.

РОЖДЕСТВО 2023
Алексею, позывной «Скобарь»

Сразиться с лихом - не озвереть,
Промолвить тихо - не оробеть,
Всё человечество - век живи -
Лишь о победах. А о любви -
Одним мгновеньем - с передовой,
Как благодарность - ещё живой,
Как в кружке ржавой - чиста вода,
Как спят - спокойными - города
Сегодня - с точностью - предсказав,
Что новой вестью взойдёт звезда.
И подношенья несут волхвы,
Но утешенье - в слезах, увы -
Под канонаду боёв окрест
На площадь ставят высокий крест.
Чернеет неба нечёткий крой,
И люд взмолился - солги! укрой!
Но мальчик смело глядит на мир,
Да позывными вопит эфир.
И мать сказала:
- Вернись живой!
О, сын мой, Бог мой, спаситель мой!


ДЕТЯМ ДОНБАССА

На остывающие воды
Снежинки падают беззвучно.
И этот танец обречённый
Мне останавливает кровь...
А. Полубота

Дети - всех детей -
Снежность - всех снегов.
Люди - всех людей -
Вольность всех - шагов

На одном пути -
Обретутся где? -
Забывай - лети,
Всяк - к своей звезде.

Чёрень чёрных дней -
Велика печаль.
Для пустых саней
Ближе ближних - даль.

След полозьев - вкось,
Вереницу для.
Пошатнёшься - вскользь -
Всех земель - земля!

Всех речей - река!
Тишина - всех тишь.
Всех скорбей - тоска
Предо мной стоишь...


ДОНБАСС

Сойдёмся в точности - на Покров, взлетев над залпами новостей.
Неторопливы - исход ветров, не став героями повестей.

И он мне скажет, взглянув на дверь, как только горький осядет смрад:
Я - начертатель твоих потерь и охранитель твоих наград.

Я - искуситель твоих племён и скудный выводок слепоты,
Я - предсказатель твоих имён, как только горе забудешь ты.

Как только стронется солнцепёк с твоих иссохшихся алых губ,
Я выгнусь радугой, кровоток, первопрестольный и однолюб,

Страна нетронутых островов и нерушимых - века - границ,
Руины капищ, злой крысолов, и собиратель твоих страниц,

Несокрушимость твоих полков в походе грозном - за рубежи.
Недавний выходец, счёт долгов, трудов немыслимых - тиражи,

Бессилье мрачное - на закат, и ангел светлый - из темноты.
А мне послышится: виноват, но понимаешь, я - это ты...


Солдатка

1.
Хваткой - краткое -
О любви.
Вновь - солдаткою? -
Проживи!
Голь горючая,
Стынь да топь.
Осень - злючая -
Не угробь!
Ширь до темени,
Глаз - глаза.
Стан - ко времени,
Впрямь - лоза,
Ох, живучая -
Из болот.
Кипь кипучая -
От невзгод.
В зиму - крепкая,
Вех крепчей.
Не сурепкою,
Но ловчей -
В землю врослая -
До весны.
Хваткой хлёсткою -
Жалки-сны.
Кровь славянская -
Сто кровей!
Окаянствами -
Всех живей!
Лишь бы - жито им
Да за-новь.
Так и выстоим -
Вся любовь!

2.
Не пленницей и не монашкою,
Не плакальщицей у креста,
Притихшею вдруг - малой пташкою -
Отшельницей того скита,

Где пропастью ей - расстояние,
Где весточка ей - за труды.
И из угла - на растерзание,
И в угл - словно до беды.

Так с края - в край, от стен до обода,
По чаянью небес - всего,
И дом ей - клетью. Были - проводы,
Да будет - встреча! Самого -

Любого - сына, мужа, брата ли -
Сбирала быстро. И в лице
Не дрогнул мускул. Как богатая -
Так встала - гордой - на крыльце.

Отмерен век - шагами тихими,
Измерен час - одним рывком.
И бьётся в окна день - шумихою,
И гибнет полночь - мотыльком.

Она - не горечь, не рыдание,
Не мать, не дева, не жена -
Всё - тишина, всё - неприкаянье,
Всё - ожидание - она...

3.
И в богатстве, и в бедности,
И в бреду, и в бою -
Выси, выдайте-ведайте,
Как рубаху крою.
Нагота - неприкрытою,
Шёпот звёзд за окном -
И голодной, но сытою -
Всё о нём - об одном.
Долог час - неприступностью,
Да известий - река.
То в молчаньи, то с бубнами -
Всё года да века.
И в разлуке - да встречные,
Выше вышеских сил -
Со свечой подвенечною:
Не тужи - не гаси.
И рубаха готовая -
И детишки - гурьбой:
То скромна, то бедовая -
До победы - судьбой!

БЫТЬ РУССКИМ

Того, что между нами было,
мы не предъявим на показ,
она меня не разлюбила,
хотя могла бы и не раз.

Её неведомая сила
не по тропе, а напролом
чужого в русского крестила
крестом, мечом ли, топором.

Кто в ад не шил себе разгрузки,
тому быть русским не под стать,
так учат становиться русским
того, кто русским должен стать.

Тот, кто ничем ей не обязан,
собой обяжет вороньё,
кто пуповиной с нею связан,
себя положит за неё.

Когда пошла большая драка,
где каждый только за себя,
к земли тифозному бараку
слетелись ангелы, трубя.

Где даже Богу не пристало
вступаться в драку за жильё,
она собой меня спасала,
она меня и я её.


НЕБО

Гул синевы высокой
В землю вошёл по локоть,
Если закроешь окна,
В окнах не будет стёкол.

Если закроешь уши,
Будешь ты слышать кожей,
К Богу взывают души,
Ты их услышишь тоже.

Если чиста рубаха,
То не страшна разлука,
На небесах нет страха,
Если смотреть без звука.

Их синева упруга,
Можно смешать в мольберте,
Если обнять друг друга,
Можно забыть о смерти.


НЕ УБИЙ

В Печерской лавре дремлет змий,
Донбасс не им крещён,
звучит по-русски "Не убий!",
но русский запрещён.

Вдали остались речка Стрый
и киевский вокзал,
и хлопчику казалы: "Вбый!" -
он брал и убивал.

Когда ресницы поднял Вий
и бог его Тарас
из-под земли канючил: "Вбый!",
он убивал как раз.

И был блокпост москальский в рай,
и кровь текла в реке,
и он просил: "Не убивай!"
на русском языке.

БЕСПАЛОВ*

Утро. Лето. Кабак «Андеграунд»
в центре города. Пиво. Тарань.
Третий столик, от входа направо.
Двое водкой встречающих рань.
Первый: «Лей до краёв для разгону.
Всё пройдёт – и печаль, и тоска.
Посмотри, брат, на всё по-другому –
ты такой, что ещё поискать».

Грусть напарника не отпускала,
и тоска застарелая жгла.
«Как зовут тебя?» – «Коля Беспалов.
Я поэт. Вот такие дела».
«Заливаешь. Ну, где здесь поэты? –
стихоплёты столицам нужней». –
«Был в Москве я. Но правды в ней нету.
Вот, жена умерла. Девять дней». –

«Что ж, сочувствую. Все мы там будем».
Помолчав: «Расскажи-ка о ней».
«Что сказать? Мы незнатные люди –
хлеб да квас до скончания дней.
Не добытчик я. Слово не кормит.
Но любила меня, это – да.
Больше месяца харкала кровью.
А без бабы мне просто беда.

Я стихи сочиняю на тему,
и с того мне еда и вино.
А супруга всё ездила тенью –
чтоб не пил. Но теперь – всё равно».
«Да? Ну что ж, сочини про собаку,
ту, что кости грызёт у двери».
Встал Беспалов: «Я пёс. Я кусака,
не умею слова говорить.

Но мне тошно глядеть на вас, пьяниц.
Вы сидите в вонючем дыму.
Я такой же, как вы, голодранец,
а живу для чего – не пойму.
Бросят кости, а чаще – объедки...
Коля, милый, за что это мне?
Попугай, что стрекочет на ветке,
во стократ забулдыгам родней.

Ну, доволен? – Беспалов шатнулся. –
Ты – не ровня. Я – слышишь? – поэт!
Много лет в поэтической бурсе
я кропал восхитительный бред.
Я с такими людьми был на равных! –
даже тени их вслед целовал!
Как стигматы душевные раны
раздирал от малейших похвал».

«Что же здесь ты, в осклизлом подвале,
а не там, где властители слов?»
«Да, ты прав, быть талантливым мало.
А причина простая – любовь,
только многим она неизвестна,
и в тебе не найти куражу:
не поэт, не герой, не повеса, –
по твоей кислой роже сужу».

Утро кончилось. Встал «Андеграунд»,
все глядели на драку в углу:
третий столик, от входа направо –
там Беспалов лежал на полу,
тихо выл, по-мальчишески плакал,
кровь стирал с окровавленных скул.
Перед ним опустилась собака,
и несмело лизнула щеку.

*Николай Беспалов – поэт-импровизатор. Жил в Донецке. Автор встречал его лично в 1976 году. Где он сейчас, жив ли – неизвестно.


***

Вы растолкуйте, что же нужно сделать,
чтоб я, как дух, стал вечный, – и живой?
«Пожертвовать единственное тело» –
с портрета отвечал мне Кошевой.
Как тут поверишь? Может, наважденье?
Вдруг Земнухов с обложки книжной мне
сказал: «Конечно, все здесь только тени,
и бестелесны в призрачной стране».
«Да, это так, – вздохнул Сергей Тюленин,
с картинки взглядом смеривши меня, –
но где найти хоть пару поколений,
способных мысль Олегову принять?»
«Вы погодите, – стал ему перечить. –
Я малый червь, и что смогу один?»
«Да, вот такая дама, эта вечность» –
с рисунка молвил грустный господин.
Он, широко раскинув руки, реял,
с них пот и кровь лизал полдневный зной.
Две тыщи лет парил он, не старея,
как крылья, крест расправив за спиной.


СМЕРТЬ

Умолкли птицы. Небо словно выше.
Звезда прожгла мерцанием простор.
Беззвучный вздох – полёт летучей мыши.
Затих дневной досужий разговор.
Повсюду тени. В бликах мостовая.
Незримо шевеление листа.
Мелодия вечернего трамвая
так непередаваемо проста –
но вдруг ушла, закончилась внезапно…
Остывший воздух дрогнул невзначай:
тупым стеклом по вечности царапнул
ночной мопед, стеная и стуча,
сжимая звуки в шорохи и звоны...
…И движется, смыкается, страшна,
из каждой щели, тонкой и бездонной,
бескрайняя, сплошная тишина.
Одно лишь сердце с болью и тревогой
наружу рвётся, зная наперёд,
что рядом, здесь, без света и дороги
землёю Смерть полночная плывёт –
её уснувшей тёмной половиной,
и выбирает время сладких снов.
Беспомощный, виновный ли, невинный,
и млад ли, стар – для Смерти всё равно.
Застыв, стою. Она струится мимо,
касаясь мягко полами плаща.
...И до утра, до спазма, нестерпимо
немеет ниже левого плеча.


ПО ДОНЕЦКУ

Троллейбус подошёл. Раскрылись двери,
как будто приглашали: мол, войди.
Урчал мотор, спокоен и уверен,
полгорода оставив позади.
Я приглашенье принял. Солнце встало,
на поручнях троллейбусных блеснув.
От железнодорожного вокзала
мы тронулись и въехали в весну.
Сияли окна девятиэтажек,
алели розы в капельках росы,
и воздух плыл, по-утреннему влажен,
с земли на небо, в ласковую синь.
Бежала мимо улица Артёма,
где каждый дом по-дружески знаком.
Большие клёны плыли, невесомы,
качнув листвой троллейбусу вдогон.
Вот исполком, а слева – «Белый Лебедь»*,
за ним – родной весёлый политех.
Побыть студентом юным снова мне бы.
Жаль, не вернуть времён весёлых тех...
Троллейбус мчится в мир воспоминаний:
библиотека, оперный театр.
Бегут дороги, пройденные нами,
где каждый метр – из памяти стоп-кадр.
А вот и площадь. Памятник, фонтаны,
и розы – ими город окружён.
Окончен рейс. Я вышел, чуть усталый.
Донецк живёт. Всё будет хорошо.

*«Белый Лебедь» – знаменитый торговый комплекс в центре Донецка

* * *

Пекла пироги, колдовала над тестом,
Готовила сыну паёк.
И пела о том, как горел у невесты
В ночи на окне огонёк.

И вот пироги – в боевом тормозочке,
Чтоб было солдату теплей.
А рядом – из шерсти верблюжьей носочки.
Не мёрзни, сынок, не болей.

Крестом осеняя бойца на дорогу
И руки скрестив на груди,
Шептала молитвенно: "Сыночка, с Богом!
С победой домой приходи!"

Захлопнулись двери. И быстро в метели
Затихли родные шаги.
Но спину солдатику ласково грели
Домашним теплом пироги.


ПРОВОДЫ

Если мне суждено на роду
Провожать на сраженье мужчину,
Я приму со смиреньем беду,
Не заплачу и выпрямлю спину.

Разогнусь, как тугая лоза.
Ни унынья в глазах, ни тревоги.
Пусть бойца не печалит слеза
На прощальном родимом пороге.

Он обнимет покрепче – и в бой!
Защищать, побеждать, не сдаваться!
Я вернусь сиротливо домой
И позволю себе нарыдаться.

Будут стоны до неба слышны.
Необъятна их горькая мера.
А солдата в окопах войны
Пусть согреют улыбка и вера.


СОН СОЛДАТА

Он спал на земле, но сжимал автомат
Недремлющей, твёрдой рукою.
Ведь даже во сне в напряженье солдат,
Не ведает воин покоя.

Кошмаров полны беспокойные сны.
В них взрывы Донбасса, атаки,
В них грохот обстрелов среди тишины,
Огнём обожжённые маки.

Позволь ему, Боже, во сне увидать
Родные, любимые лица,
Прилечь на далёкого детства кровать,
В родительский дом возвратиться.

Беспечным ребёнком на мир поглядеть,
Зажав самолётик в ладошке,
И носом курносым от счастья сопеть,
Лаская дворовую кошку.

И сказку прочесть, как старуха Яга
Колдует в избушке упрямо,
И выйти во дворик с куском пирога,
И чтоб испекла его мама...

Брат мой рiдный

Ну что закручинился, брат мой, хохол?
Упрямо глядишь и нерадостно в пол.
Что сердце тревожит ночами?
Кто душу твою опечалил?

Во сне и представить не ведал дурном,
Что так разругаешься вдруг с москалём,
С которым от моря до моря
Отчизну великую строил.

Неужто мы крови с тобою иной,
Неужто врага не бивали с тобой,
Под тонкой шинелькой не спали,
Победу поврозь приближали?

А нынче, как будто лишился ума,
Твердишь – всё что было: чума да тюрьма…
Плюёшь на священные скрепы,
Все праздники светлые предал.

Блукаэшь безвiдрадно, братец, блудишь,
На запад с надеждой безумной глядишь,
Забыв в эти смутные годы
Зачем ты и что ты, и кто ты.

О Крыме скорбишь, об утраченном, зря…
Как будто не помнишь, чья это земля!
Лукавый тобой помыкает,
Ты знаешь, чего он шукает.

Одумайся, брат, и оружье своё
Наставь на слетевшее в степь вороньё,
Которому издревле треба
Славянского мяса и неба.

Зову тебя, брат мой, кончай враждовать!
Давай лучше песни, как прежде, спивать,
Хотя это будет непросто
Среди пепелищ и погостов.


Крот

Спит на дне окопа Крот.
Спит, а снег вокруг идёт:
И не слышно ничего,
Кроме снега одного.

Снег идёт. И вдруг – обрыв…
Тишину разрушил взрыв:
И летит в глаза густой
Снег с промёрзшею землёй.

Крот раздавлен, Крот продрог,
До корней волос промок,
И коричневую грязь
Обнимает, матерясь…

Слава Богу, жив и цел –
Скоро кончился обстрел.
Смерть солдата не берёт
С позывным прикольным Крот.

Связь с Кротом не прервалась –
Цифровая нынче связь:
«Очень надо, слышишь, Крот,
Уничтожить чёртов дот…»

В этой нынешней войне –
Как в компьютерной игре,
Можно целью стать любой,
Не вступая в ближний бой.

Но судьбой храним солдат,
«Ватник, орка, колорад…»
Вновь врагу не угодил –
Крот дополз, взорвал, убил!

А потом в нору опять –
Жахнуть водки, рухнуть спать…
До рассвета, до весны –
Замереть и видеть сны.


Провокатор

В общественной бане мужской разговор;
О тех, кто сегодня свалил за бугор,
О женщинах, шашках, полыни…
И снова о ней – Украине.

Все люди, как люди. Но, злой на язык,
В парилке со мной оказался мужик.
И как с ним домашние ладят? –
Любого уймёт и осадит.

«Лапшу в телевизоре вешают вам!
Вот-вот затрещит наша Раша по швам –
Спасибо властям и воякам!..»
Чего только нам не балакал.

«Дожили! На брата войною пошли!
Теперь против нас – половина земли…» –
С полога пугал, багровея,
Раздетою правдой своею.

- Да что ты, папаша, несёшь, ё-моё!
А он, неуёмный, опять про своё.
Ещё укоряет: «Молчите!
Сначала с моё поживите…»

- Все в бане равны – генерал и солдат…
А он только щерил темнеющий взгляд –
И брови щетиной стальною
Вставали. И всё остальное…

Его кто-то веником вздумал унять:
Едва отдышался, заладил опять,
Что против хвалёного НАТО
Нам рыпаться было не надо!

Я бани такой пожелаю врагу.
Я чётко и ясно сказал мужику:
«Нигде, а особенно в бане,
Не брызгай гнилыми словами…»

Разгладились лица в парилке у всех.
И молча на волю под сдержанный смех
Сбежал недомытый оратор –
Подосланный, знать, провокатор.

***

О рождении дня без умолку поёт канонада,
с удивлением рыжая белка глядит на меня.
Я смеюсь ей в ответ, не таясь, хриплым смехом из ада,
в нём мозаику здравого смысла храня.

Ранним утром иду, полусонных ворон разгоняя,
и курю не спеша, размышляя о странной войне.
Канонада. Кукушка. Я годы и жизни считаю,
парадоксам Донецка в душе удивляясь вдвойне.

Не забудется больше дрожанье разбитой коленки
в такт дрожанию стен обречённо стоящих домов.
Канонада, кукушка и огненно-рыжая белка,
и молитва Господня… из болью подобранных слов.

Помнить буду до смерти – мне так повелела кукушка,
тех, кто вспомнить уже не сумеет, поверь,
как на мирных людей заходила стальная "вертушка",
как гашетку давил и давил человеческий "зверь".

Имярек исступлённо кричит - "Все вы здесь пропадёте!
Против "жизни хозяев" вы – глупая, мелкая тля!"
Но кукушкой клянусь, убитой осколком в полёте,
не достанется бесам Донецка святая земля!


***

Гроза рычала за окном,
как «триста тридцать три».
И содрогался старый дом
под «триста тридцать три».

Под ливня шум и шорох струй
любви мне не дари.
Здесь только смерти поцелуй
под «триста тридцать три».

Ушла упрямая гроза,
но «триста тридцать три»
не даст под утро задремать,
гремит – «Глаза протри!»

И оглянись теперь окрест
под «триста тридцать три»,
Увидишь под окошком крест
и «триста тридцать три».

Услышишь вновь средь бела дня
плюс, минус. И смотри:
кричит и плачет ребятня
под «триста тридцать три».

Хоть в выходной, хоть в будний день,
всё «триста тридцать три».
Война с грозой - такая хрень –
живи или умри.

Ещё живём, так перетак,
все в пепле и пыли,
перемножая смерти мрак
на русские нули.


***

Ползут кровавые закаты,
и каждый день, рассвета ад,
здесь терриконы, как солдаты,
грудь подставляют под снаряд.

Здесь каждый дом и каждый камень,
ребёнок, женщина, старик,
идут в сжигающее пламя.
здесь не молитва Богу – крик.

Держал, сгибаясь от ударов,
в крови умывшийся народ,
свой дух, как песню под гитару,
за часом - час, за годом – год.

Когда вгрызался в нашу душу,
плоть растерзавший имярек,
хранил Донбасс святую ношу
из года в год, из века в век.
Наперекор трясине чёрной,
зовущей в скачущий бардак,
Донбасс сражался непокорный
за шагом – шаг, за шагом – шаг.

Играя в русскую рулетку,
превозмогая смерти мрак,
мы мстим за поруганье предков
за шагом – шаг, за шагом – шаг.


***

На колени под звуки «осанны»
опустить так хотели всех нас
слуги папы, хафизы* Корана,
но стоит православный Донбасс.

Я живу, невзирая на раны,
нанесённые сердцу не раз.
Есть на землю мою чьи-то планы,
но твержу: «Не сдаётся Донбасс».

Пусть попробуют мира титаны
обнулить процветание рас.
Наш народ в «зеро» списывать рано –
от огня нас укроет Донбасс.

Вновь проносятся здесь ураганы
чёрных свастик, чумы и проказ.
И гремят новых войн барабаны,
но поёт песню жизни Донбасс.

Демагоги, кликуши, тираны
друг за другом уйдут в сотый раз.
Слижет время великие страны,
но останется вечный Донбасс.


***

Между днём и ночью
ставлю многоточие…
Между днём и ночью
в тишине миров
умирает тихо
как бы, между прочим,
маленькое лихо
в колыбели снов.

Между днём и ночью
было неуютно мне…
Где-то на обочине
в тесной тишине,
в этой складке мира
очень всё непрочно:
крики командиров,
память о войне.

Между днём и ночью,
между перемирием,
разрывает в клочья
пулями мой страх.
Меж огнём и мраком
красными пунктирами
расцветают маки –
в память о бойцах.